Падение Святого города - Страница 74

— Да… Как и тот, за кем ты охотишься. Кто эти пустые твари?

— Ты зовешь себя моей возлюбленной? Ты думаешь, ты моя защита? Моя добыча и трофей?

Она закрыла глаза в страхе и печали.

— Да…

— Но ты нож! Ты копье и молот. Ты яд, опиум! Ты берешь мое сердце, как рукоять, и сражаешься мною, как оружием. Сражаешься мною!

— А я? — послышался мужской голос— Что ты скажешь обо мне?

Это заговорил один из братьев Серве, сидевший справа от нее. Но нет, он не был ее братом… Это он — змей, чьи кольца всегда сжимали сердце Найюра. Моэнгхус, убийца, в броне и инсигниях нансурского пехотного капитана.

Или это Келлхус?

— Ты…

Дунианин кивнул. Воздух стал тяжелым и влажным, как в як-ше. И таким же смрадным.

— Кто я?

— Я…

Что за безумие? Что за дьявольщина?

— Говори же, — повелел Моэнгхус.

Сколько же лет он прятался в Шайме? Как долго готовился? Это не имело значения. Найюр и солнцу вспорол бы брюхо своей ненавистью! Он вырезал бы свое сердце и погрузил мир в бездонный мрак!

— Скажи мне… кого ты видишь?

— Того, — сказал Найюр, — за кем я охочусь.

— Да, — подтвердила Серве. — Убийцу.

— Он убил моего отца своими словами! Пожрал мое сердце своими откровениями!

— Да…

— Он освободил меня.

Найюр снова повернулся к Серве. Его переполняла тоска, разрывающая сердце. Лоб, щеки, подбородок Серве пошли трещинами. Узловатые щупальца вылезли из-под совершенных черт ее лица, которые мягко оплыли. Ее губы исчезли. Она подалась вперед в медленном всеохватывающем стремлении. Щупальца, длинные и стройные, протянулись и охватили затылок. Она крепко сжала его, словно в кулаке, и притянула ко рту. К своему настоящему рту.

Найюр встал на ноги, затем без усилия поднял ее на перевязанные руки. Такая легкая… Рассветное солнце плеснуло светом на их переплетенные тела.

— Идем, — сказал Моэнгхус — Следы свежие. Мы должны нагнать нашу добычу.

Вдалеке они услышали рога. Нансурские рога.

Они знали, что Конфас хочет схватить их любой ценой, и потому отчаянно гнали лошадей. Они ориентировались лишь на с ною усталость, а не на смену дней и ночей. По словам тварей, Конфас послал колонну на юг от Джокты сразу же после высадки. Его план предполагал, что Священное воинство ничего не знает, но, поскольку Саубон наверняка проведает о предательстве, ему придется перекрыть все пути между Караскандом и Ксерашем. Значит, нансурские войска находились и позади, и впереди их маленького отряда. Лучшее, что они могли сделать, — направиться строго на юг, пересечь Энатпанею и затем пробраться на восток через Бетмуллу, где из-за особенностей ландшафта преследовать их будет трудно.

Найюр разговаривал со своими спутниками и кое-что узнавал о них. Они называли себя «последними детьми инхороев», хотя говорить о своих «Древних Отцах» не хотели. Они утверждали, что являются «хранителями Обратного Огня», хотя все вопросы об этом самом «хранении» и «огне» повергали их в смущение. Они никогда не жаловались, разве что говорили, что жаждут общения вне слов, или утверждали, что падают — всегда падают. Они настаивали, что Найюр может им доверять, потому как Древний Отец сделал их его рабами. По их словам, они были как псы — скорее подохнут с голоду, чем возьмут мясо из рук чужака.

Найюр видел, что они несут в себе искру пустоты. Как шранки.

В детстве Найюра очаровывали деревья. В степи они почти не встречались, и он видел их лишь в зимние месяцы, когда утемоты переносили свои лагеря в Сварут — холмистую равнину вокруг моря, которое айнрити называли Джоруа. Иногда Найюр смотрел на голые деревья так долго, что они теряли объем и казались плоскими, как кровь, размазанная по морщинкам старухи.

Люди — как деревья, понимал Найюр. Их густые корни сплетены, а стволы разветвляются в разные стороны, соединяясь в великой общей кроне человечества. Но эти существа, шпионы-оборотни, были чем-то совершенно иным, хотя неплохо подражали людям. Они не просачивались в мир, как люди. Они прорывались сквозь обстоятельства, а не пытались овладеть ими. Они походили на копья, таившиеся в гуще человеческих дел. Шипы…

Бивни.

И это придавало им странную красоту, смертельное изящество. Они были просты, как кинжалы, эти оборотни. Найюр завидовал им, в то же самое время жалел и любил их.

— Два века назад я был скюльвендом, — сказало как-то существо, — Я знаю ваши пути.

— А кем еще ты был?

— Многими.

— А теперь?

— Я Серве… твоя возлюбленная.

Настойчивость Конфаса стала очевидной на третью ночь их скачки на юг. На энатпанейской границе они пересекли холмы, похожие на длинные дюны с острыми хребтами и ступенчатыми скользящими боками. Все было зелено, но растительность прилегала к земле, а не разрасталась пышно вверх. Трава покрывала открытые места, ползла по трещинам даже самых крутых откосов. Кустики кошачьего когтя испещряли склоны, заросли рожкового дерева встречались там и тут в долинах, хотя плодов еще не было. На закате, когда они цепочкой ехали по гребню холма, Найюр увидел вдали в нескольких милях к северу десятки огней, мерцавших оранжевым на плоской вершине.

Близость огней не удивила его, а расстояние даже успокоило. Он знал, что нансурцы нарочно выбирали самые высокие точки, чтобы вынудить их поторопиться и загнать коней. Но его встревожило количество костров. Если преследователей так много и они зашли так далеко, то им известно, что Найюр не собирается в Карасканд к Саубону. Стало быть, они знают о его намерении отклониться к востоку. Кто бы ими ни командовал, он наверняка уже послал отряды наперехват к юго-востоку. Это напоминает стрельбу наугад в темноте, но, похоже, у них бесконечное множество стрел.