Падение Святого города - Страница 48

Какое-то мгновение тварь смотрела на него в упор, словно скрытый смысл слов входил в его маленькую, как яблоко, головку цепочкой, слово за словом. Личико скривилось в подобии презрения.

— В неведении? В неведении относительно чего? Найюр сплюнул.

— Истинного твоего положения.

— И каково же мое истинное положение, скюльвенд?

— Тобой играют. Ты дергаешься в собственных сетях. Ты пытаешься управлять обстоятельствами, птичка, а они давно уже управляют тобой. Конечно, ты думаешь иначе. Как и у людей, власть занимает важное место среди ваших врожденных устремлений. Но ты всего лишь орудие, как и любой Человек Бивня.

Тварь склонила головку набок.

— И как же тогда мне стать своим собственным инструментом?

Найюр фыркнул.

— Сотни лет вы манипулировали событиями из тьмы — или так вы утверждаете. Теперь вы считаете, что делаете то же самое, что ничего не изменилось. Уверяю тебя, изменилось все. Ты думаешь, будто остаешься в тени, но это не так. Возможно, он уже знает, что ты подкатывал ко мне. Возможно, он уже знает пределы твоих возможностей и твои силы.

Найюр понимал, что даже древние твари разделят судьбу Священной войны. Дунианин обдерет их, как люди обдирают тушу бизона. Мясо пойдет в пищу, жир — на похлебку и топливо, из костей сделают орудия, шкура годится на шатры и щиты. Какими бы древними они ни были, их древность тоже можно сожрать. Дуниане — нечто новое. Вечно и бесконечно новое.

Как похоть или голод.

— Вам придется забыть старые пути, пташка. Придется идти нетореной тропой. Вы должны признать, что грубые обстоятельства ему на руку, вам с ним не тягаться. Вместо этого нужно ждать. Наблюдать. Вы должны найти и использовать возможность.

— Возможности… для чего?

Найюр воздел испещренный шрамами кулак.

— Убить его! Убить Анасуримбора Келлхуса, пока вы еще можете это сделать!

— Он — пустое место, — каркнула птица. — Пока он ведет Священное воинство на Шайме, он работает на нас.

— Дурак! — хохотнул Найюр.

Птица разгневанно взмахнула крыльями.

— Ты знаешь, кто я?

В лужах под ногами Найюра вспыхнули образы — шранки, бегущие по позолоченным от отблесков огня улицам, драконы, взлетающие в истерзанное небо, человеческие головы, дымящиеся на бронзовых копьях, чудовища с огромными крыльями… Пылающие глаза и прозрачная плоть.

— Смотри же!

Но Найюр крепко сжал в кулаке хору. Он не испугался.

— Колдовство? — расхохотался он. — Ты подбрасываешь кости волкам моих убеждений! Прямо сейчас, пока мы с тобой разговариваем, он изучает колдовство!

Свет угас, осталась только птица. Голова ее в лунном свете казалась белой.

— Адепт Завета, — сказал Найюр, — Он обучает его…

— Глупец. Это займет много лет…

Найюр сплюнул и печально покачал головой. Эта тварь до ужаса не соответствовала своей собственной мощи. Жалость к сильным — разве от этого не становишься великим?

— Ты забыла, пташка, что он выучил язык моего народа за четыре дня.

Он голый стоял на коленях в своих покоях, но не шевельнулся и не испугался, услышав приближавшийся звук шагов. Он Икурей Конфас I. И хотя в силу отсутствия выбора ему приходилось продолжать похабную игру со скюльвендом (ведь внезапность — залог победы), его подданные — это совсем другое дело. Наконец-то времена, когда приходилось следить за каждым словом и каждым шагом, закончились. Шпионы дядюшки отныне стали его шпионами.

— Прибыл великий магистр Сайка, — сказал сзади из темноты Сомпас.

— Только Кемемкетри? — спросил Конфас — Больше никого?

— Вы дали четкие указания, Бог Людей. Император усмехнулся.

— Пойди к нему. Я скоро приду.

Никогда он не жаждал информации так отчаянно. Тревога его была слишком сильна. Но самый отчаянный голод надо утолять в последнюю очередь. За императорским столом следует вести себя прилично.

Когда генерал ушел, он крикнул в темноту. Оттуда выступила обнаженная кианская девушка с расширенными от ужаса глазами. Конфас похлопал по ковру перед собой, бесстрастно глядя, как она принимает нужную позу — колени разведены, плечи опущены, груди приподняты. Он опустился между ее оранжевыми ногами. Ему только раз пришлось ее ударить, чтобы она научилась держать зеркало твердо. Но тут ему в голову пришла идея получше. Он велел ей держать зеркало перед его лицом так, чтобы на нее смотрело собственное отражение.

— Смотри на себя, — проворковал он. — Смотри и испытаешь наслаждение… клянусь тебе.

Почему-то холод прижатого к щеке серебра разжег его пыл. Они достигли вершины вместе, несмотря на ее стыд. От этого девушка показалась ему чем-то большим, чем обычное животное, каким он привык ее считать.

Он подумал, что в качестве императора будет очень отличаться от дяди.

Прошло семь дней после его встречи с Фанайялом, но цель еще не была достигнута. Конфас не верил в дурные предзнаменования — дядюшка слишком заигрался в эту игру, — но ничего не мог с собой поделать. Он очень жалел, что ему приходится принимать титул в таких обстоятельствах. Надеть мантию Нансура, будучи пленником скюльвенда! Узнать о том, что стал императором, от кианца — от самого падираджи! Правда, это унижение ничего для него не значило: во всем была слишком горькая ирония, чтобы не увидеть здесь руку богов. Что, если его свеча сгорела дотла? Что, если они и правда завидуют своим братьям? Время выбрано неверно.

В Момемне, скорее всего, бунт. По словам Нгарау, информатора Фанайяла, великий сенешаль дяди взял в руки бразды власти, надеясь по возвращении Конфаса заслужить его благосклонность, Фанайял утверждал, что престол вне опасности — никто в Андиаминских Высотах не осмелится бунтовать против великого Льва Кийута. И хотя тщеславие шептало Конфасу, что это правда, он не мог не понимать: новому падирадже нужно, чтобы он поверил. Священная война разворачивалась вдали от Ненсифона и дворца Белого Солнца, но Киан стоял на краю пропасти. И если Конфас бросится отстаивать свои права, Фанайял будет обречен.