Падение Святого города - Страница 105

105

Он знал их заклинания. Знал слова, которые могли сжечь их, обрушить их укрепления. Что еще важнее, он знал слова, управляющие ими из тьмы предвечной. Он мог говорить так, чтобы человек разрыдался или перерезал себе горло. Что это значит — использовать людей как орудия? И имеет ли это значение, если ими управляют во имя Бога?

Есть только одна Цель.

— Нет ничего глубже, — сказал он с неожиданной, почти виноватой грустью. — Нет никакой скрытой чистоты, лежащей во тьме нашей души. Мы — легион внутри и вне ее. Даже наш Бог есть Бог враждующих богов. Мы есть борьба — до самого нашего дна. Мы есть война.

Возвышавшийся над головами своих диких соплеменников гигант Ялгрота с всклокоченными влажными волосами воздел к небу окровавленный топор и взвыл. Через мгновение воздух задрожал от воплей и оружие засверкало на склонах холмов. Куда бы ни посмотрел Келлхус, он видел острые лезвия, стиснутые зубы, сжатые кулаки и выпученные глаза. Даже Эсменет смахивала слезы с накрашенных глаз. Только Ахкеймион не участвовал в спектакле…

— В Книге Песен, — продолжал Келлхус, — говорится: «Война есть сердце без имен». Или подумайте о словах Протатиса: «Война там, где изо рта малых вынули кляп». Почему вы думаете, что нашу единственную истинную простоту, наш единственный мир мы найдем лишь на поле битвы? Удар отражен. Удар нанесен. Хор ревущих голосов. Чудовищный танец. Маятник ужаса и восторга. Разве вы не видите? Война — проявление нашей души. К ней мы призваны, в ней закалены, в ней мы горим так ярко.

Он держал Священное воинство в кулаке своих целей. Ортодоксы почти растворились пред ликом его божественности. Его Госпожа, его Эсменет заставила замолкнуть последних несогласных. Конфас и скюльвенд сброшены с игровой доски…

Только Ахкеймион все еще осмеливается смотреть на него с опаской.

— Завтра вы пойдете на бой с еще одним нечестивым народом. Завтра вы избавите дом моего брата от их похотливой ярости. — Он посмотрел прямо на Нерсея Пройаса. — Завтра ты поднимешь меч на Шайме! И я, Пророк войны, стану твоей наградой!

Месяцами он обучал их понимать сигналы и реагировать, не осознавая. Когда надо говорить, а когда молчать. Когда закричать, а когда затаить дыхание.

— Но, Благословеннейший! — воскликнул Пройас, используя почетный титул, один из многих. — Ты говоришь так, словно… — Он простодушно нахмурился. — Разве не ты возглавишь утреннюю атаку?

Келлхус улыбнулся так, словно его уличили в том, что он утаил какую-то чудесную тайну.

— Каждый брат есть сын… и каждый сын должен прежде всего посетить дом отца моего.

И снова — взгляд Ахкеймиона. Опять надо успокаивать бесконечные тревоги этого человека.

Собравшись на склонах над лагерем, полководцы Священного воинства единодушно решили, что должны напасть на город. Взять Шайме измором, чтобы вынудить его защитников — и колдунов, и обычных людей — выйти за городские стены и вступить в бой, они не могли. Айнрити потеряли слишком много людей, любая решительная вылазка язычников привела бы сейчас к поражению Людей Бивня. Это понимали все. И хотя гавань Шайме обмелела и покрылась илом из-за небрежения кианских хозяев, припасы все-таки можно было доставлять морем.

Разногласия возникли лишь по поводу требования Воина-Пророка начать атаку утром и идти без него. Последнее он обсуждать отказался, а про первое сказал:

— Мы бьемся с врагами, которые по-прежнему бегут от опасности. Многочисленными врагами. Но теперь, когда мы прибыли к цели… Вспомните о том, что вы пережили. Время кует сердца людей. Уверенность и праведность — вот что разит наповал!

В прошлый день разведчики обшарили окружающие холмы, выискивая следы Фанайяла и собранного им заново войска фаним. Амотейцы, как правило, ничего не знали, а попадавшиеся на пути кианцы рассказывали разные чудеса. О том, что Кинганьехои, Тигр Эумарны, ждет в Бетмулле и может в любой момент напасть на айнрити. Или о кианском флоте: будто бы он высадил армию на ксерашском побережье, и она уже разворачивается у них в тылу. Или о том, что Фанайял приказал всем уходить из Шайме и прямо сейчас отступает вместе с кишаурим к великому городу Селеукара. Или о том, что все кианское войско затаилось в Шайме, словно змея в корзине, готовая ужалить, как только поднимут крышку…

Но что бы ни рассказывали, было ясно одно: идолопоклонники либо победят, либо погибнут.

Великие Имена сошлись во мнении, что эти толки правдой быть не могут. Воин-Пророк не согласился с ними. Он указал на то, что все пленники повторяют примерно пять одинаковых историй.

— Слухи распускает сам Фанайял, — сказал он. — Хочет шумом приглушить голос истины.

Он призвал айнрити не забывать о том, кто сражается с ними.

— Вспомните его отвагу на полях Менгедды и при Анвурате. Хотя Фанайял сын Каскамандри, — говорил он, — он еще и ученик Скаура.

Они решили сосредоточить атаку на западной стене Шайме не только потому, что их лагерь был разбит в этой стороне, но и потому, что на западном берегу Йешимали находился Ютерум. Главной целью были Священные высоты, в этом никто не сомневался. Пока кишаурим не повержены, все находится под угрозой.

Пройас и Готиан обратились тогда к Благословенному, умоляя его вести войско, оставив позади себя Багряные Шпили. Хотя запрет Бивня на колдовство был снят, их отвращала мысль о том, что чародеи первыми вступят в Святой город. Но Чинджоза и Готьелк горячо возразили.

— Яужепотерялодногосынаиз-заБагряныхлентяев! — вскричал старый тидонский граф, напоминая о гибели своего младшего отпрыска в Карасканде. — И не намерен терять другого!

105