Падение Святого города - Страница 98

Он думал, склоняясь над доской и потирая замерзшие руки. Ксинем поддразнивал его, мерзко хихикая.

— Ты всегда такой строгий, когда играешь в бенджуку!

— Это никудышная игра.

— Ты так говоришь, потому что слишком стараешься.

— Нет. Потому что проигрываю.

Он раздраженно передвинул камень, заменявший одну из его серебряных фигурок — украденную рабом, как утверждал Ксинем. Еще один повод для досады. Хотя ценность фигурок определялась только тем, как их использовали, камень каким-то образом ломал его игру, придавая всему оттенок ничтожества.

«Почему камень достался именно мне?»

Ахкеймион в ту ночь не уснул.

Пришел воин из Сотни Столпов и вызвал его вместе с Пройасом на виллу в центре лагеря. Похоже, произошло покушение на жизнь Келлхуса. Ахкеймион сразу отказался. Он набросился на Пройаса, согласившегося пойти, с такими резкими и кощунственными словами, что ожидавший стражник выхватил меч. Ахкеймион выскочил из палатки, прежде чем Пройас успел ответить.

Он бродил по темному лагерю Священного воинства и думал о том, как болят его ноги, и о том, что Небесный Гвоздь всегда неподвижен, и о том, что Люди Бивня спят сейчас в кианских шатрах, а все различия между ними сметены, как мусор, на долгом пути к спасению. Он думал обо всем, кроме того, что еще глубже вогнало бы в его душу клин безумия.

Когда на востоке над незримым Шайме забрезжил рассвет, он вернулся на укрепленную виллу. Взобрался по склону, вошел в ворота, и стража его не окликнула. Ахкеймион брел по заросшему саду, не обращая внимания на рвущие одежду сучки и шипы, на жгучую крапиву. Он остановился у веранды, примыкавшей к главным покоям, где его жена совокуплялась с человеком, которому он поклонялся.

Ахкеймион ждал Воина-Пророка.

С высохшего кедрового пня вспорхнула ласточка. Оранжевые бутоны бурачника дрожали от ветра на волосатых стеблях. Он задремал. И снова увидел Голготтерат.

— Акка? — ниоткуда прозвучал благословенный голос — У тебя ужасный вид.

Ахкеймион внезапно проснулся с мыслью: «Где она? Она нужна мне!»

— Она спит, — сказал Келлхус — Этой ночью ей сильно досталось… как и тебе.

Над ним стоял Воин-Пророк. Его светлые волосы и белое одеяние светились на утреннем солнце. Ахкеймион заморгал. Несмотря на бороду, сходство Келлхуса с Нау-Кайюти, его древним родичем, было потрясающим.

Почему-то вся ярость и решимость Ахкеймиона исчезли, как у ребенка при виде родителя.

— Почему? — прохрипел он.

Вначале Ахкеймион боялся, что Келлхус не поймет и подумает, будто он спрашивает об Эсменет, о его чудовищном решении использовать ее в качестве орудия для поиска Консульта.

— Смерть не придает смысла нашей жизни, Акка. То, как умер Ксинем…

— Нет! — вскричал Ахкеймион, вскочив на ноги. — Почему ты не исцелил его?

Поначалу Келлхус как будто испугался, но это впечатление быстро исчезло. В его глазах засветилось сочувствие, в улыбке, печальной и слабой, — понимание.

Уши Ахкеймиона наполнил такой гул, что он не услышал ответа Келлхуса, но понял, что все слова — ложь. Он буквально пошатнулся от внезапной силы этого откровения и был подхвачен могучими руками Келлхуса. Пророк схватил его за плечи, напряженно всматриваясь в глаза. Но почти эротическая близость обожания, окрашивавшая их общение, теперь исчезла. Прекрасное любимое лицо стало пустым, холодным и бессердечным.

«Как же так?»

Необъяснимым образом Ахкеймион понял, что действительно проснулся — возможно, впервые. Он больше не будет слабым ребенком под взором этого человека.

Ахкеймион отступил от него. Не испуганно, нет. Просто… безразлично.

— Что ты такое? Келлхус не дрогнул.

— Ты отодвигаешься от меня, Акка. Почему?

— Ты не пророк! Что ты такое?

Взгляд Воина-Пророка изменился так неуловимо, что человек, стоявший в двух-трех шагах от него, ничего бы не заметил. Но Ахкеймиону хватило этого, чтобы в ужасе отшатнуться. Лицо Келлхуса вмиг стало мертвым — абсолютно мертвым.

Затем ледяной, как сама зима, голос изрек: Я есть Истина.

— Истина? — Ахкеймион пытался взять себя в руки, но поток ужаса лился через него, разворачиваясь, как выпущенные наружу внутренности. Он пытался перевести дыхание, увидеть что-то за пламенеющим небом, услышать что-то сквозь гул мира. — Ис…

Железная рука сомкнулась у него на горле. Голова Ахкеймиона запрокинулась, лицо повернулось к солнцу, как у поднятой вверх тряпичной куклы.

— Смотри, — сказал мертвый голос. Без напряжения. Без тени жестокости в голосе. Пустой.

Солнце вонзало лучи в глаза Ахкеймиона, ослепляя даже сквозь веки.

— Смотри. — Келлхус говорил ровно и лишь пальцем поглаживал гортань жертвы так, что в горле Ахкеймиона заклокотала желчь.

— Не… могу…

Внезапно его бросили на землю. Поднимаясь на четвереньки, Ахкеймион начал шептать заклинание. Он знал свои возможности. Он еще способен уничтожить его.

Но голос не слушался.

— Значит ли это, что солнце пусто?

Ахкеймион замер, поднял лицо от травы и сухой земли, зажмурился и поглядел на нависшую над ним фигуру.

— Ты считаешь, — голос гремел, почти невыносимый для слуха, — что Бог не может быть таким отстраненным?

Ахкеймион опустил голову в колючую траву. Все кружилось, падало…

— Или я лгу, когда, будучи сонмом душ, выбираю ту душу, что способна привлечь наибольшее количество сердец?

Слезы сами ответили за него: «Не бей меня… пожалуйста, папочка, не надо, не бей…»

— А если мои цели уходят за пределы твоих, то это предательство? Если они поглощают твои?