— Для твоего племени нет прощения.
Она приподняла бедра навстречу влажным и трепещущим пальцам.
— Но е-е-есть…
— Значит, ты разрушишь мир?
Она содрогнулась в экстазе. Опустила зад и скрестила ноги, зажав пальцы между бедер.
— Чтобы спасти мою душу? Пока есть люди, мы преступники, а я проклята. Скажи, дунианин, по чьему следу ты идешь? Что сделаешь ты для спасения своей души?
След, сказала она… Скюльвенд.
«Надо было убить его».
Она усмехнулась в ответ на его молчание.
— Ты уже знаешь, правда? Я помню тебя, помню сладкую боль, когда я висела на твоем бронзовом крюке. Совокупление — это просто порядок вещей. Голод. Насыщение. Люди украшают себя золотом. Люди наряжаются. Люди танцуют свои танцы и ничего не различают… Но в конце концов все сводится к любви. — Она внезапно встала и пошла к нему. Ее руки блуждали по узорам от сиденья, что отпечатались на ее коже. — Любовь есть путь… А те мелкие демоны, которых вы называете богами, требуют иного? Велика ли награда за наше страдание? Нет, — Она остановилась перед ним, великолепная в игре света и тени. — Я спасу мою душу.
Она протянула руку и провела сияющим пальцем по его губам. Эсменет, жаждущая совокупления. Несмотря на своё происхождение и воспитание, Келлхус ощутил пробуждение древнего инстинкта…
«Что это за игра?»
Он схватил ее за запястье.
— Она не любит тебя, — сказала она, вырывая руку, — Не любит по-настоящему.
Эти слова раздражали. Но почему? Что это за тьма? Боль?
— Она поклоняется мне, — услышал свой ответ Келлхус, — и пока не поняла разницы между поклонением и любовью.
Сколько еще тайн видит эта тварь? Много ли ей известно?
— Великолепно, — сказала она. — То, чего ты достиг… Столько украдено!
Тварь говорила так, словно знать много — значит знать все. «Она пытается соблазнить меня, подстрекнуть к откровенному разговору».
— Мой отец пробыл там тридцать лет.
— Достаточно долго, чтобы для победы над ним понадобилось Священное воинство?
— Да.
Она улыбнулась, провела двумя пальцами по вспотевшей груди. Тело ее было юным, но глаза оставались древними.
— И снова, — самодовольно улыбнулась она, — я тебе не верю… Ты наследник своего отца, а не его убийца.
Воздух смердел колдовством.
Ее руки прикоснулись к нему, начали ласкать… Келлхус остановился в замешательстве. Он хотел схватить ее, войти в ее горячее нутро. Он покажет ей! Покажет!
Его одежда оказалась задрана — и его же собственной рукой! Холод ладоней твари встретил его жар.
— Скажи мне-е-е, — стонала она снова и снова, а Келлхус слышал: «Возьми-и-и меня».
Он легко поднял ее, бросил на диван. Он пронзит ее насквозь! Он будет трудиться над ней, пока она не взмолится о пощаде!
«Кто твой отец?» — неслышно шептал голос.
Ее руки продолжали ласкать его. Никогда он не испытывал такого блаженства. Он схватил ее колени, развел их, обнажил ее влажную красу. Мир ревел вокруг них.
— Скажи мне…
Ловкими пальцами она ввела его в скользкое пламя.
Что случилось? Как от трения потной кожи может вспыхнуть молния? Как стоны, льющиеся из женских уст, могут быть такими прекрасными?
«Кто такой Моэнгхус? — продолжал спрашивать голос— Каковы его намерения?»
Келлхус прорывался сквозь огненный занавес, прямо в ее крик.
— Чтобы явить, — услышал он свой стон, — Тысячекратную Мысль…
На мгновение мир замер. Он увидел нечто древнее, дряхлое и гнилое, глядящее из глаз его жены. Инхорои… «Колдовство!»
Защита была простая. Ее одной из первых показал ему Ахкеймион — древняя куниюрская Дара, достаточно действенная против так называемого начального колдовства. Слова царапали сгустившийся воздух. На миг ее кожа отразила блеск его глаз.
Тьма отступила, и тень ушла с души Келлхуса. Шатаясь, он отступил на пару шагов. Его член был твердым, влажным и холодным. Тварь засмеялась, когда он прикрылся. Голос ее был гортанным и с нелюдскими интонациями.
«Отвлеки ее».
— На краю мира, в Голготтерате, — выдохнул Келлхус, затаптывая угли своей безумной похоти, — Мангаэкка сидит вокруг твоей истинной плоти, раскачиваясь и бормоча бесконечные Напевы. Синтез — лишь узел. Ты — лишь отражение тени, отражение на воде по имени Эсменет. Да, у тебя есть проницательность, но нет глубины, чтобы противостоять мне.
Ахкеймион рассказывал об этих тварях. Их способности ограничены очарованием, влечением и одержимостью. Адепт говорил, что страшный крик, являющий их истинное обличье, на таком расстоянии превращается в шепот.
«Я должен переломить эту схватку в свою пользу!»
— Давай! — вскочила тварь и стала наступать на него, в то время как он пятился по веранде. — Убей меня! Ударь!
Маска поддельного ужаса. Снова Келлхус ослабил узы личности и раскрыл нутро души. Он опять настроился…
Прошлое имеет вес. Юношу поток событий несет по воле волн, как мусор, но старик — камень. Пословицы и притчи говорят о воздержанности и ограничениях старости, но более всего на пожилого человека действует скука. Она делает его невосприимчивым к давлению событий. Секрет твердости стариков — повторение, а не озарение. Как можно поколебать душу, видевшую все превращения мира?
— Не можешь, — хихикала тварь, — неужели? Посмотри на эту обольстительную оболочку… эти губы, эти глаза, эту промежность. Я есть то, что ты любишь…
Это создание многому выучилось у скюльвенда. Нелогичные выводы. Внезапные вопросы. Тварь действовала, подчиняясь капризу, как Найюр…