Что же прошептал ему старый дурак?
Было время, когда он шел во славе и ужасе. Копьеносец могучего Силя, великого павшего короля. Он осмелился испытать гнев Куъяара-Кинмои на равнинах Пир-Пахаль. Он летал на спине Вуттеата, Отца Драконов. Он победил Киогли по прозванию Гора — поверг его на землю! Нелюди Ишриола называли его Сарпанур, когда укладывали замковый камень, державший их грубые подземные арки. А после одиннадцати лет, когда все младенцы рождались мертвыми, его стали называть Син-Фарионом — Вестником обмана.
Ах, яркая слава тех времен! Он был молод, его могучее тело еще не иссушили новые ткани, приживляемые раз за разом. Какие были битвы! Если бы не нетерпение Силя, он и его братья могли бы уже победить, и этот мир развеялся бы как пыль.
Их изгнали из Мин-Уройкас. Рассеяли. Преследовали. Как же они унижены!
И вдруг из ниоткуда — второй век славы! Кто мог предсказать, что коварнейший из людей сможет оживить давно отброшенные планы? Что этот червь сумеет возродить его предназначение — его, предводителя орды страшного Мог-Фарау, Сокрушителя мира! Он сжег великую библиотеку Сауглиша. Он штурмом взял Святой Трайсе. Он сжигал города, и они маяками горели в самой пустоте. Он уничтожал народы — выпускал кровь, оставлял за собой бледные трупы! Норсирайцы Куниюрии называли его Ауранг — Военачальник. Возможно, это самое правильное из его имен.
Но как же дошло до такого? Он был связан Синтезом, как царь одеянием прокаженного. Слабый и недолговечный. Он таился возле костров пробудившегося врага. А прежде его появление встречали тысячи воплей.
Он кружил над лагерем на вершине холма, как стервятник, медленно и высоко. Его терпение было больше жизни. На западе в лунном свете лежали белые изломанные холмы Джарты. На востоке до самого черного горизонта простирались равнины Шайризора, испещренные рощами и полями, амбарами и хлевами. За ними, знал Военачальник, лежал Шайме…
Самое сердце земли людей, мира Трех Морей.
Везде он видел тайные знаки поколений, осадок былых дел, эхо давно отзвучавших слов. Он видел тени шайгекских крепостей, некогда стоявших на здешних высотах. Он видел Кенейскую дорогу, что пересекала равнину прямо, как неумолимый закон. Нансурское природное умение обороняться, выражавшееся в концентрическом построении лагеря. Морозные узоры кианского орнамента. Зубчатые стены. Забранные железными решетками окна.
Он был глубже всего этого. Старше растрескавшихся камней.
Он кругами спустился вниз, к внешнему двору, где стояли лошади его детей. Устроился на одном из карнизов. От глиняных черепиц еще исходило тепло. Он воззвал к своим детям священным высоким тоном — кроме них, его могли услышать лишь крысы. Они выскочили из темноты, из пустых комнат. Верные, преданные создания. Они пали ниц перед ним. Их чресла были скользкими, только что оторвавшимися от их жертв. Их глаза пылали, когда они стискивали себя в страдании и восторге. Его дети. Его цветы.
Десятилетиями Консульт считал, что его агентов в Шайме разоблачили из-за чуждой метафизики кишаурим. Это делало недопустимой перспективу падения империи перед фаним. Половина Трех Морей невосприимчива к их яду? Священная война предоставила им редкостные возможности.
Но ситуация на доске менялась слишком быстро. Стало ясно, что кишаурим — лишь маска очень древнего врага. Консульт подобрался так близко лишь для того, чтобы понять: самые потаенные планы ниспровергло нечто очень глубокое. Нечто новое.
Дунианин.
Это была не просто охота сына за отцом — что-то большее, гораздо большее. Если отмести хитроумные методы и невероятные способности, дунианин был Анасуримбором. Даже без пророчеств Завета — в самой его проклятой крови жила вражда. Кто такой этот Моэнгхус? И если сын способен за один год стиснуть в кулаке железную мощь Трех Морей, то чего отец достиг за тридцать лет? Что ждет Священное воинство в Шайме?
Скюльвенд был прав — дунианин получил уже слишком много. Нельзя отдать ему еще и Гнозис.
Ауранг, чья душа билась об удерживающие его печати Синтеза, улыбнулся странной, какой-то птичьей улыбкой. Сколько прошло времени со дня его последнего настоящего сражения?
Его дети продолжали извиваться и корчиться, поднимая к небу потрескавшиеся лица.
— Приготовьте это место, — приказал он.
— Но, Древний Отец, — сказал Юссирта, самый отважный из них, — можешь ли ты быть уверен?
Он был уверен. Он Военачальник.
— Анасуримбор идет по Геротскому тракту. Он остановится перед тем, как пересечь равнины, чтобы перестроиться и пересмотреть свои планы. Скюльвенд был прав, он не похож на остальных.
Обычный человек — даже Анасуримбор — поддался бы горячности, подгоняющей тех, кто видит долгожданную цель. Но не дунианин.
Люди. Во времена Первых войн они были подобны стаям диких собак. Как же они сумели так вырасти?
— Это близко, Древний Отец? — воскликнул второй, по имени Маорта, — Это уже началось?
Он посмотрел на несчастных тварей — свои жалкие орудия. Их осталось так мало…
— Жертва принесена, — сказал он, не отвечая на вопрос — Анасуримбора успокоит мысль о том, что он опередил нас. А когда он явится сюда…
До прихода дунианина Консульт может полагаться на свои инструменты. Теперь у Ауранга не осталось иного выбора, кроме как вмешаться самому. Осуществить то, что его орудия только изображали, и овладеть тем, чему они только подражали…
— Верьте мне, дети мои, мы застанем врасплох беспечных и нанесем удар. В сердце его жены живет предательство.