Падение Святого города - Страница 71

К оглавлению

71

Он вспомнил о Келлхусе.

— Эсми? — Затем уже тише: — Что случилось?

— Я… я просто хочу, чтобы ты знал…

Внезапно у него от боли перехватило горло. Он посмотрел на ее грудь, поднимавшуюся, как дым, под легкой тканью сорочки.

— Что?

Ее лицо сморщилось, затем она взяла себя в руки.

— Что ты сильный.

Эсменет ушла, и все снова поглотила тьма.


Тварь летела в ночи, глядя на землю внизу. Она поднималась все выше и выше, пока воздух не стал острым, как иглы, а полная звезд пустота не раздробилась на миллионы частиц. Тогда тварь поплыла свободно, раскинув крылья.

Нелегко разбудить столь древний разум.

Тварь думала так, как думала ее раса, хотя эти мысли не выходили за пределы их Синтеза. Прошла тысяча лет с тех пор, как в последний раз она сражалась на такой доске для бенджуки. Завет восстал из небытия. Их детей обнаруживали, вытаскивали на свет.

Священное воинство возродилось в качестве орудия для непонятных замыслов…

Этот червь мог бы действовать поумнее! Пусть скюльвенд сумасшедший, но от фактов нельзя отмахнуться, Дунианин…

Встречный ветер потеплел, земля словно распухала. Деревья и папоротники купались в холодном лунном свете. Склоны вздымались и опадали. Реки змеились в темных каменистых руслах. Синтез извивался и просачивался сквозь темный ландшафт, проникал в бездны Энатпанеи.

Голготтерату не понравится новая расстановка фигур. Но правила действительно изменились…

Есть те, кто предпочитает ясность.


Глава 9
ДЖОКТА

В шкуре лося шел я по травам. Падал дождь, и я омывал свое лицо в небесах. Я слышал, как произносится Лошадиная Молитва, но мои губы далеко. Я скользил вниз по сорной траве и сухим былинкам, стекая в их длани. Затем был я призван, и вот я среди них. В скорби радуюсь я. Бледная бесконечная жизнь. Вот что я зову своим.

Неизвестный автор. Нелюдские гимны

Ранняя весна, 4112 год Бивня, Джокта

Он проснулся постаревшим.

Однажды, во время налета на Южный берег в Шайгеке, Найюр и его люди дали отдохнуть коням в развалинах какого-то древнего дворца. Поскольку о костре и думать было нельзя, они раскатали циновки в темноте под массивной стеной. Когда Найюр проснулся, утро залило светом известняковые плиты над его головой, и он вдруг увидел барельеф. Судя по манере изображения, очень древний. Лица запечатленных там людей были до неузнаваемости источены погодой, а их позы казались жесткими и застывшими. Совершенно неожиданно во главе нарисованной колонны пленников Найюр рассмотрел человека, чьи руки были покрыты шрамами. Он целовал сапоги чужого короля.

Скюльвенд из другого времени.

— Ты знаешь, — раздался голос, — мне было жаль, что последние из твоего народа погибли при Кийуте. — Голос звучал как его собственный. Очень похоже. — Нет… жалость — не то слово.

Сожаление. Сожаление. Все старые мифы рухнули в одно мгновение. Мир стал слабее. Я изучал твой народ, внимательно изучал. Выведывал ваши тайны, ваши слабости. Уже в детстве я знал, что однажды усмирю вас. И вот вы пришли. Издалека — крохотные фигурки, прыгающие и вопящие, как перепуганные обезьяны. И это Народ Войны! И я подумал: в этом мире нет ничего сильного. Ничего, что я не мог бы покорить.

Найюр судорожно вздохнул, пытаясь сморгнуть слезы боли, застилавшие глаза. Он лежал на земле, а руки его были связаны так туго, что он почти не чувствовал их. Какая-то тень склонилась над ним, промокая его лицо влажной холодной тряпицей.

— Но ты… — продолжала тень. Она покачала головой, словно говорила с милым, но раздражавшим его ребенком. — Ты…

Когда его взгляд прояснился, Найюр пригляделся к окружающей обстановке. Он лежал в походном шатре. Холст на потолке крепился у шеста в середине. В дальнем углу валялась куча какого-то хлама, покрытого запекшейся кровью, — его хауберк и одежда. За спиной у того, кто ухаживал за ним, виднелся походный стол и четыре стула. Собеседник Найюра, судя по роскошным доспехам и оружию, был из высших офицеров. Синий плащ означал, что это генерал, но разбитое лицо…

Человек выжал красноватую воду в медный таз, стоявший у головы Найюра.

— Ирония в том, — сказал он, — что ты вообще ничего не значишь. Единственная забота империи — это Анасуримбор, лжепророк. И вся твоя значимость происходит от него. — Смешок. — Я это знаю и все равно позволял тебе подначивать меня. — Лицо мгновенно омрачилось. — И я ошибся. Теперь я это вижу. Разве обиды, нанесенные плоти, сравнятся со славой?

Найюр злобно посмотрел на незнакомца. Слава? Нет никакой славы.

— Столько мертвых, — говорил человек с печальной усмешкой. — Ты сам придумал это? Пробить дыры в стенах. Заставить нас загнать тебя и твоих крыс в норы. Замечательно. Я почти по-жалел, что не ты командовал при Кийуте. Тогда бы я понял, правда? — Он пожал плечами. — Вот так и показывают себя боги, да? Ниспровергая демонов.

Найюр напрягся.

Что-то невольно в нем дрогнуло.

Незнакомец улыбнулся.

Я знаю, что ты не человек. Я знаю, что мы родня.

Найюр попытался заговорить, но из горла вырвался хрип. Он провел языком по запекшимся губам. Медь и соль. Заботливо нахмурившись, незнакомец поднял кувшин и плеснул ему в рот благословенной воды.

— Значит, ты, — прохрипел Найюр, — бог?

Человек выпрямился и странно посмотрел на него. Пятна света бегали по гравированным фигурам на его кирасе, как по воде. Голос звучал пронзительно.

— Я знаю, что ты любишь меня. Люди часто бьют тех, кого любят. Слова подводят их, и они пускают в ход кулаки… Я много раз это видел.

71