Падение Святого города - Страница 33

К оглавлению

33

Ахкеймион выскользнул за двери и убежал.


Элеазар сидел в темноте, сжимал друга в объятиях и укачивал его, понимая, что обнимает еще большую темноту.

— Ш-ш-ш…

— Э-эли, — выдохнул глава шпионов. Он дрожал и плакал, но казался вялым даже в страдании.

— Тсс, Ийок. Ты помнишь, как это — видеть?

По телу раба чанва прошла дрожь. Голова качнулась в пьяном кивке. Кровь сочилась из-под льняной повязки, чертя темные дорожки на щеке.

— Слова, — прошептал Элеазар. — Ты помнишь слова?

В колдовстве все зависит от чистоты смысла. Кто знает, на что способна слепота?

— Д-да….

— Тогда ты невредим.


Глава 4
ЭНАТПАНЕЯ

Подобно суровому отцу, война заставляет людей стыдиться и ненавидеть свои детские игры.

Протатис. Сто небес

Я вернулся с войны совсем другим человеком — по крайней мере, моя мать постоянно меня за это пеняла. «Теперь только покойники, — говорила она, — могут выдержать твой взгляд».

Триамис I. Дневники и диалоги

Ранняя весна, 4112 год Бивня, Момемн

Возможно, думал Икурей Ксерий III, сегодня будет ночь сладостей.

Из императорских покоев в Андиаминских Высотах Мекеанор казался широким блюдом, сияющим в свете луны. Ксерий не мог вспомнить, когда видел Великое море таким неестественно спокойным. Он подумал было позвать Аритмея, своего авгура, но передумал — скорее от надменности, чем от великодушия. Аритмей просто напыщенный шарлатан. Все они шарлатаны. Как говорит его мать, каждый человек, в конце концов, шпион, агент противоположных интересов. Все лица состоит из пальцев…

Как у Скеаоса.

Несмотря на головокружение, он облокотился на балюстраду и глядел в ночь, запахнул мантию из тонкой галеотской шерсти — было прохладно. Как всегда, его глаза были устремлены на юг.

Там лежал Шайме — и там был Конфас. То, что этот человек мог строить свои козни и процветать за пределами его, императора, досягаемости, походило на извращение. Нечто извращенное и пугающее.

Он услышал за спиной шорох сандалий.

— Бог Людей, — сказал шепотом его новый экзальт-капитан Скала. — Императрица желает поговорить с вами.

Ксерий набрал в грудь воздуха, с удивлением обнаружив, что сдерживал дыхание. Он обернулся и посмотрел в лицо высокого кепалоранца — в зависимости от освещения оно казалось то красивым, то уродливым. Белокурые волосы рассыпались по плечам, переплетенные серебряными лентами — знак какого-то жестокого племени. Скала был не самым приятным украшением, но он оказался хорошей заменой погибшему Гаэнкельти.

После той самой безумной ночи с адептом Завета.

— Впусти ее.

Он осушил чашу анплейского красного и, охваченный внезапным беспокойством, швырнул ее в сторону юга, словно она могла преодолеть огромное расстояние. Почему бы нет? Философы говорят, что сей мир — лишь дым, в конце концов. А он — огонь.

Он проследил за полетом золотой чаши и ее падением в сумрак нижнего дворца. Слабый звон и дребезжание вызвали улыбку на его губах. Он презирал вещи.

— Скала? — окликнул он уходящего.

— Да, о Бог Людей?

— Ведь какой-нибудь раб украдет ее… эту чашу.

— Действительно, Бог Людей. Ксерий сдержанно рыгнул.

— Кто бы это ни был, прикажи его выпороть.

Скала бесстрастно кивнул, затем повернулся к золотому интерьеру императорских покоев. Ксерий пошел за ним, стараясь не шататься. Он приказал одному из стоявших в стороне эотских гвардейцев закрыть раздвижные двери и задернуть занавеси. Там не на что смотреть, кроме как на спокойное море да бесчисленные звезды. Не на что.

Он постоял у ближайшего треножника, грея пальцы. Мать уже поднималась по ступеням из нижних покоев, и он сцепил большие пальцы, стараясь выбросить из мыслей лишнюю чушь. Ксерий давно усвоил, что только ум спасет его от Истрийи Икурей.

Глянув сверху на лестницу за увешанной гобеленами стеной, он заметил огромного евнуха императрицы Писатула. Тот стоял в передней, возвышаясь над стражником. Не впервые Ксерия посетила мысль; а не трахается ли мать с этим намасленным бегемотом? Он должен был бы беспокоиться о том, почему она явилась сюда, но в последнее время императрица казалась такой… предсказуемой. Кроме того, на него нашло благодушие. Явись она чуть попозже, он наверняка почувствовал бы себя больным.

Она и правда была слишком красива для старой шлюхи. Головной убор в виде перламутровых крыльев украшал ее крашеные волосы, вуаль из тонких серебряных цепочек доходила до нарисованных бровей. Золотая лента охватывала стан, стягивая ее простое платье; впрочем, стоимость этого набивного шелка, прикинул Ксерий, равнялась цене боевой галеры. Надо бы протереть глаза, чтобы не выглядеть таким пьяным, но вид у матери был скорее угодливый, чем язвительный…

Как давно все это тянется?

— Бог Людей, — произнесла она, перешагивая последнюю ступеньку. Потупила голову в идеальном джнанском жесте почтения.

На миг Ксерий замолчал и замер, обезоруженный неожиданным проявлением почтения.

— Матушка, — очень осторожно сказал он. Если злобная сука тычется мордой тебе в руку, значит, она хочет жрать. Очень.

— К тебе приходил тот человек… из Сайка.

— Да, Тассий… Он, наверное, прошел мимо тебя, когда уходил.

— Не Кемемкетри? Ксерий хмыкнул.

— В чем дело, матушка?

— Ты что-то слышал, — пронзительным голосом сказала она. — Конфас прислал сообщение.

33