Падение Святого города - Страница 116

116

— Двадцать семь, — сказала она в пространство. Колдовство, творившееся в отдалении, потрескивало в воздухе, золотые и стеклянные предметы отзывались гулом.

Открыты двадцать семь дверей — и ни единого выхода.

— Эсми, — послышался хриплый голос.

Какое-то мгновение она отказывалась смотреть в ту сторону. Она знала, кто это. Более того, она знала, как он выглядит — оборванный, с пустыми глазами; знала даже, как он поглаживает большим пальцем волоски на руке… Просто чудо, как много всего выражает голос, а еще большее чудо — что видела это одна Эсменет.

Ее муж. Друз Ахкеймион.

— Идем, — сказал он, окинув комнату нервным взглядом. Он не доверял этому месту. — Прошу тебя… идем со мной.

Эсменет услышала, как за полотняными занавесями заплакал маленький Моэнгхус. Сморгнула слезы и кивнула. Вечно она следует за кем-то.

Крики и вопли. Люди вспыхивают и горят, как осенняя листва, оставляя после себя пятна жирной черной сажи. Раскаты грома, ревущий хор из бездны, где его слышат только дрожащие камни. Защитники города, укрывшиеся у основания крепостных стен, видели лишь зубчатые тени на фасадах окрестных домов.

Головы призрачных драконов поднялись из рядов Багряных Шпилей. Как спущенные с поводка псы, они ринулись вперед и извергли горящие потоки. Пламя помчалось по стенам, оранжевое и золотое во мраке. Оно вспыхивало среди бойниц, клубилось на лестницах и пандусах, охватывало людей и превращало их в мечущиеся тени.

За считанные секунды фаним, толпившиеся на барбакане и соседних стенах, исчезли. Камень трескался и взрывался. Бастионы ворот уступали этой силе, и люди вздрагивали: от этого зрелища подгибались колени. Башни рушились, окутанные дымом, затем просто исчезали. Большое облако из пыли и обломков поднялось над чародеями и их неестественной песней.

Тогда Багряные Шпили двинулись вперед.

Келлхус пробирался в недра развалин.

У основания лестницы нашелся фонарь, сделанный из рога и прозрачной бумаги, явно не нильнамешский и не кианский. Зажженный, он отбрасывал рассеянный оранжевый цвет…

Эти залы и коридоры не были человеческими.

Келлхус представил себе их чертежи, и они раскрыли ему свои секреты. Он сосредоточился, подсчитывая вероятности и превращая выводы в реальность. Вокруг во все стороны уходили галереи, пропадая во мгле.

Так похоже на Тысячу Тысяч Залов… Так похоже на Ишуаль…

Келлхус двинулся вперед. Под ногами хрустели каменные обломки. Он смотрел на стены, встающие из холодной тьмы, изучал заполнявшие их безумные изображения. Не рельефы, а статуи были врезаны в стены: фигуры не выше колена располагались группами. Огонь фонаря не мог осветить их полностью. Сверху располагались другие, они забирались даже на потолок, так что Келлхусу казалось, что он идет вдоль каменной решетки. Он остановился и осветил фонарем череду обнаженных фигурок, нацеливших копья на льва, и понял, что сначала здесь был другой фриз. Вглядевшись в переплетение миниатюрных конечностей, он разглядел под ними более распутные изображения: позы и способы совокупления.

Работа нелюдей.

На вековечной пыли отпечаталась цепочка следов. Келлхус понял, что ширина шага и походка похожи на его собственные. Он погружался все глубже в недра древнего строения и знал, что идет по следам собственного отца. Еще несколько сотен шагов вниз, и он попал в сводчатый зал. Фигуры на стенах выросли до человеческого роста, но рассказывали ту же повесть о боевых искусствах и плотских излишествах. В стену были вделаны медные полоски. Яркая зелень старого металла въелась в известняк. На полосках виднелись странные клинописные знаки. Что это — молитвы, пояснения к изображениям или священный текст, — Келлхус не мог сказать. Он знал одно: здешние обитатели славили деяния во всей их многогранной сложности, вместо того чтобы, подобно людям, запечатлевать лишь поверхностную лесть.

Избегая других галерей, Келлхус шел по пыльным следам. Они уводили глубоко в лабиринт, ниже и ниже. Кроме изъеденных коррозией бронзовых поручней, он не замечал ничего, только пышно изукрашенные резьбой залы один за другим. Он миновал пустую библиотеку, где, насколько хватало света от фонаря, хранились свитки, а пандусы и спиральные лестницы — тоже искусно вырезанные из камня — выступали из тьмы, как из океанских глубин. Он не останавливался, хотя поднимал фонарь и внимательно оглядывал каждый зал. Лечебницы, зернохранилища, казармы и личные апартаменты — словно в огромном муравейнике. Келлхус смотрел по сторонам и знал, что ничего не понимает в душах тех, для кого это место было естественным и обычным.

Он думал о тысячах лет тьмы.

Келлхус пересек широкую галерею для процессий, где стенные изваяния представляли собой эпические сцены сражений и страсти: нагие кающиеся простирались у ног нелюдского короля, воины сражались с толпами шранков или людей. Следы Моэнгхуса часто вели сквозь эти огромные диорамы, но Келлхус обходил их — прислушиваясь к голосу, идущему из ниоткуда. Высокие колонны терялись во мраке, покрытые резьбой в виде сцепленных вовнутрь или вытянутых и распахнутых рук, отбрасывающих тени от пальцев. Потолки тонули в черной тьме. Тишина была такая, какая бывает только в огромной пустоте: гнетущая и хрупкая, словно падение единственного камешка может обрушить лавину.

Каждый шаг Келлхуса поддерживали воздетые вверх каменные ладони. Пустые глаза следили за ним со всех сторон. Нелюди, создавшие это место, не просто восхищались живыми формами — они были ими одержимы. Везде, где только могли, они вырезали свои изображения в камне и превратили удушающую тяжесть, окружавшую их, в продолжение самих себя. И Келлхус понял: сам камень был их религией, их Храмом. В отличие от людей нелюди не ограничивали свое поклонение. Они не делали различия между молитвой и речью, идолом и статуей…

116